Голубые люди розовой земли - Страница 93


К оглавлению

93

— Ну так вот, энергия, которую вырабатывает мозг, в общем-то мала. Для работы клеток мозга и, следовательно, для мышления ее, правда, достаточно, но улавливать ее трудно. Еще и потому, что в процессе мышления участвуют многие участки мозга. Вот… А наши шлемы улавливают эту энергию, усиливают ее и передают в пространство. Другие шлемы на других людях ловят эту энергию, тоже усиливают, и другой человек может знать, что думает его сосед. Понимаешь?

Ну, сказать, что Юрий все сразу понял, — значит соврать. А когда понимаешь не все, то задаешь вопрос самый простой, который может помочь понять более сложный.

— Из чего сделан этот шлем? — не очень уверенно спросил Юрий, опасаясь, что над ним могут посмеяться.

Но ребята не смеялись.

— Это очень сложный состав — мы и сами его еще не знаем. Но ты ведь понимаешь главное?

— А чего ж тут не понимать! — с долей гордости пожал плечами Юрий. — Надеваем шлем, начинаем думать. Мозг вырабатывает энергию…

— Совершенно верно, — с уважением поддакнул Тэн, но Юрий не обратил на него внимания.

— Шлем из неизвестного сплава усиливает ее и передает дальше. Другой человек улавливает… Вернее, не человек, а другой шлем улавливает эту энергию…

— Опять улавливает, — назидательно вставил Миро.

— А как же иначе? — непритворно удивился Юрий. — Обязательно улавливает и передает человеку, который носит шлем. И тот понимает первого человека.

— Слушай, ты здорово схватываешь принципы действия.

— А что тут сложного? — уже совсем искренне удивился Юрий. — Это же как радиопередачи. Певица поет, станция усиливает и передает радиоволны в воздух, вернее, в пространство. Приемник ловит волны, усиливает и преобразует в звуки. А люди слушают. Вот и все.

— Да, но тут…

— Знаю, — перебил Юрий. — А тут биотоки. Читал. По радио слышал. Но принцип тот же самый. А детали я еще узнаю. Когда включим обучающих роботов, тогда и узнаю.

— Юрка, — воскликнул Тэн, — ты все-таки настоящий парень! Скорее бы кончался разгон и мы начали бы заниматься как следует.

Зет, видимо, добрался до Шарика и пристроил на его голове шлем для усиления биотоков мозга — на экране появилась растерянная, страдающая морда Шарика. Его умные глаза заглядывали, кажется, прямо в душу, и каждый, а Юрий в особенности, понял, что с Шариком творится нечто ужасное.

Космонавты поспешно надели свои шлемы, и первое, что услышал Юрий, было странное скрежетание и повизгивание, словно где-то рядом быстро вращался несмазанный подшипник и его шарики скрежетали и повизгивали. И первое, что подумал Юрий, было: «Неужели у Шарика в мозгу действительно что-то отказало?» Но он сейчас же рассердился на себя: нельзя переносить дурацкую поговорку на серьезные дела. В мозгу нет шариков. В мозгу — клетки. А они не могут скрежетать или повизгивать.

И в эту секунду ворвался не то голос, не то биоток Зета:

— Система отстроена от помех. Можно начинать беседу.

Вот тогда-то и полились удивительно странные, отрывочные не то слова, не то мысли, перемешанные с повизгиванием и рычанием. Юрий даже не знал, как их определить.

— Хочу есть… есть хочу… и-ио-ой, как хочу!.. хр-р-р. Больно… всему больно… что со мной делается, что делается!.. вот попал так попал… никто… ни один не хочет помочь… есть хочу… хр-р-р…

— Шарик, милый! — забыв обо всем на свете, закричал Юрий. — Что с тобой?

Морда Шарика на экране склонилась набок. Он словно прислушивался, но еще не понимая, откуда звучит голос и чей он.

Глядя на Шарика, Юрий понял, что биотоки не имеют признаков голоса. Кто бы ни говорил с их помощью, они звучат совершенно одинаково — все зависит от того, на какую частоту звука настроены шлемы. Пусть у самого думающего будет пискливый голос, пусть он будет простужен и говорит голосом разбойника — все равно у всех голос будет одинаковым: чистым и свежим.

Однако понять все это Юрий мог — ведь ему было уже тринадцать лет. А Шарик этого не понимал — ему шел всего третий год. И потом, он был собакой. Поэтому он беспомощно шевелил своей огромной головой и косил глазами по сторонам.

Но Шарик не знал, что все его мысли — хочет он того или не хочет — все равно усиливаются и передаются. И каждый может их услышать. Поэтому все услышали, что думает Шарик:

— Странно… если бы я сам знал, что со мной случилось. Есть хочу. И кто это говорит? Как хочется есть — кажется, все бы съел, даже кошку. И голос какой-то незнакомый. Как все болит, и особенно левая задняя лапа! Она, наверно, затекла и теперь зудит. Как хочется есть и пить! Пить даже больше, чем есть.

Он еще долго рассуждал, пытаясь понять, что же с ним происходит. Но космонавты уже поняли главное: Шарик совершенно незаметно, или, как говорили на Голубой земле, втихаря, разросся до таких размеров, что его тело уже не вмещалось в кухне. Тело все росло, а кухня оставалась прежней, и кости Шарика упирались в стены. Шарик не мог развернуться, чтобы напиться или поесть. Он стал пленником и жертвой собственного обжорства, того еще неизвестного космонавтам недомогания, которое привело космическую собаку на край гибели.

Он, пожалуй, этого еще не понимал. А космонавты поняли. Если его не освободить, то Шарик так разрастется в тесной кухне, что задушит сам себя.

— Нужно что-то делать! — взмолился Юра.

— Что делать? — мрачно вмешался Квач. — Придется расширять стены.

— А… а разве это возможно? — удивился Бойцов.

— Все возможно, — опять буркнул Квач. — Но это и неудобно, и… может быть, даже опасно.

— Ты думаешь, что кухонное и синтезирующее биохимическое оборудование придется опускать к двигателям? — деловито осведомился Миро.

93