— Я тебе все расскажу. Ты не волнуйся. История, правда, получается таинственная, но я тебе потом расскажу.
— Нет! Это ты брось! Ты сейчас рассказывай!
Пятиклассник 21-й школы Женька Маслов потер морщинистыми руками пылающие щеки в красных прожилках, погладил остатки седых волос на голове и неуверенно сказал:
— Я думаю, что лучше всего сначала поехать в город. Там ты все поймешь…
— А я хочу все знать сейчас же!
— Мало ли что ты хочешь.
— Женька!.. — угрожающе сказал Вася.
— Вот что, Вася Голубев: ты все-таки не забывайся! Был я Женькой, а теперь в честь того Женьки назван другой Женька Маслов — вон он с тайменем возится. А я теперь тебе Евгений Алексеевич. Понятно? Как-никак, а я старше тебя ровно на полсотни лет… Точнее, на сорок девять.
— На сколько? — широко раскрыл серые глаза Вася. — На сколько?
— На сорок девять, — невозмутимо ответил дедушка. — И ты теперь меня будешь слушаться во всем. Сказано: поедем в город — и поедем… Женя, Лена! — крикнул он. — Мама звонила — собирайтесь. Сейчас поедем.
— А мамонта с собой возьмем? — спросила Лена.
Дедушка закашлялся. Мамонт — обстоятельство непредвиденное. Даже сообщая своей дочери о Васе, он как-то упустил это из виду.
— Вася, — спросил он, — ты поедешь на мамонте или мы его оставим здесь, а потом приедем за ним?
Но Вася не слышал дедушкиного вопроса. Он сидел в машине и плакал. Слезы лились сами по себе, и он даже не замечал их. Он только тихонько, почти беззвучно шептал:
— Мама, мамочка…
Дедушка посмотрел на Васю, смущенно потер лысину и, тряхнув головой, пробормотал:
— Гм… да, положение…
Через некоторое время дедушка принял решение:
— Тузика оставим здесь, а потом приедем за ним.
— Но ведь он убежит, — сказала Лена.
— А что же делать? — развел руками дедушка. — Нас он не послушает, а Вася… Васе сейчас не до мамонта.
— А что с Васей? — тревожно спросила Лена.
— Видишь ли… я же говорил, что здесь тайна, — вот она постепенно и раскрывается. — И, заметив нетерпеливое движение девочки, остановил ее: — Не спеши — все узнаешь. Когда попадем домой, я все расскажу.
Дедушка ушел искать убежище для мамонта, а Лена бросилась к машине, открыла дверцу и растерянно остановилась: она еще никогда не видела, чтобы мальчики, да еще такие смелые, каким показался ей Вася, плакали так безутешно. Он даже не оглянулся, когда открылась дверца, а только всхлипнул.
Лена решительно убрала под тюбетейку выбившиеся светлые пряди волос. Готовясь как следует пристыдить Васю, она взглянула на него укоризненно и поджала губы. Но Вася опять всхлипнул. Лена только вздохнула поглубже и промолчала. Чем дольше она молчала и смотрела на Васю, тем быстрее проходила ее решительность. Она почувствовала, что в уголках ее глаз почему-то защипало, дышать носом стало трудно, и она беспомощно открыла рот.
Вася, конечно, заметил Лену, но он не мог сразу же совладать с собой и поэтому некоторое время плакал уже нехотя, по инерции: разогнался и никак не мог остановиться. Но на конец усилием воли он заставил себя успокоиться и спросил у Лены:
— Слушай, какой сейчас год?
— Где — какой год? — не поняла Лена.
— Ну, вот здесь. Где мы сейчас, — уточнил Вася.
— А он везде одинаковый, — растерялась Лена.
— Тем более… — уже начинал злиться Вася: на себя за то, что он так плакал, на Лену за то, что она видела, как он плакал, и за то, что она такая непонятливая. — Тем более. Неужели ты не знаешь, какой сейчас год?
— Ну, пятый…
— Какой, какой?
— Пятый, — уже твердо сказала Лена.
Вася недоверчиво покосился на нее и разозлился еще сильнее. Ему показалось, что Лена шутит над ним.
— Слушай, а тебе сколько лет?
— Мне? Двенадцать.
— Так почему же сейчас пятый год? В каком же году ты родилась?
— Я? — Лена все больше удивлялась и даже чуть растерялась. Она никак не могла понять, что от неё хочет Вася. — Я родилась в 1993 году.
— В каком, каком? — опять переспросил Вася и побледнел. Он решал новую, совершенно невероятную и очень мучительную для него задачу.
— В 1993 году.
— Значит… значит, сейчас 2005 год?
— Ну да, — совсем растерялась Лена. — Я так и сказала — пятый.
Слезы опять покатились по Васиным щекам, и, как он ни старался успокоиться и «рассуждать логически», из этого ничего не получилось.
Как только Лена увидела новый приступ Васиного горя, она поняла, что и ей самой очень хочется плакать. А когда ей что-нибудь хотелось, она обязательно это делала.
В машину заглянул наконец Женька. Он увидел, что Вася и Лена сидят рядом и дружно плачут, Женька открыл рот и испуганно спросил:
— Что случилось?
Ему никто не ответил. Вася только скрипнул зубами, но сейчас же новый поток слез покатился из глаз. Дело в том, что Вася слишком сжал зубы, и коренной зуб с дуплом невероятно заныл. Лена громко всхлипнула и уткнулась в платок. Женька тоже растерялся и на всякий случай потер кулаком глаза.
— Дома что-нибудь? — спросил он, но Лена отрицательно покачала головой. — Потеряли что-нибудь?
Вася, у которого зуб болел все сильней, пробурчал: «Нет», и вытер слезы. Женька вспомнил странное поведение Васи в электронке и, перестав тереть глаза, подозрительно спросил:
— Вася заболел?
— Дурак! — Вася окончательно рассердился на себя, на Женьку и на свой зуб. — Неужели ты не понимаешь, что я пролежал замерзшим пятьдесят лет!
— Сколько, сколько? — вскричал Женька, а Лена разом перестала плакать.